Авторская сказка - Надежды Беляковой. Охраняется законом об авторском праве.
Воспроизведение всей книги или любой ее части запрещается без письменного разрешения издателя.
Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Авторское свидетельство № 7984

ПОЭТ

Один молодой, прекрасный, но никому в те времена неизвестный, поэт подрабатывал на мельнице у доброго старого мельника. А дочка мельника, добродушная девчушка, напрасно роняла нежные слезы неразделенной влюбленности в поэта. Погруженный в причудливый мир своих грез и поэтических фантазий, он не замечал ее робких взглядов. Заштопанные ее трудолюбивыми, натруженными ручками носки, постиранные рубашки с искренней благодарностью оценивались им, как самое доброе человеческое участие. Но. Поэт тоже страдал и томился от ... неразделенной влюбленности в прекрасную принцессу тамошнего края. Она, недоступная, жила где-то там за рекой, за холмом, за лесами, полями, в замке , что стоит на дворцовой площади.

Все его ночи - звездные и безлунные, дождливые и безмолвные были отданы поэзии, воспевающей ее красоту.

Он засыпал над стихами, просыпался и снова писал. ... На днях должна была состояться коронация принцессы. Ему хотелось поздравить и выразить свое восхищение. Но он прекрасно понимал, что помощник мельника, никому неизвестный поэт, не может быть представлен ко двору. И вот, накануне этого торжественного дня приснился ему удивительный сон. Сон-подсказка, в котором влюбленный поэт увидел один единственный способ как оказаться на придворном торжестве. Проснувшись, он стал тотчас же что-то клеить из листов бумаги, исписанных его же стихами. В ход пошли и старые лопасти крыльев, только вчера снятые с мельницы. Из всего этого он смастерил крылья для полета, оклеенные крупно написанными стихами в честь восхождения принцессы на престол. Потом сбегал в лес и набрал там большущую корзину лесных фиалок, ландышей, лютиков, клевера и незабудок. Обвязался толстым, притолстым канатом, закрепив себя между крыльями таким образом, чтобы они были легко управляемыми. Повесил себе на шею котомку со стихами, взял в руки корзину, полную душистых цветов и... полетел поздравлять принцессу.

Утро было солнечным. Он летел над мельницей, над деревенькой, над рекой и лесами. Помахать ему вслед выбежала дочь мельника. По ее милому лицу, среди ярких веснушек, катились слезы, и она махала, махала своими натруженными красными ручками, прощаясь с ним. Поэт ценил ее сердечность, но... слишком она была непохожа на принцессу. Трудно было отнести к ней те возвышенные метафоры, которыми дышала его поэзия.

И он летел, летел туда.... Вскоре показались башни замка, откуда раздавалась веселая, но величественная музыка. Поэт стал энергичнее дергать за канат. Крылья захлопали у него над головой, и он полетел еще быстрее, обгоняя стаю птиц.

Вот, казалось ему, сон и сбывается. Он парит над дворцовой площадью. Все переживания о несоответствии его одежды замечательному торжеству улетели и растворились.

Он сам, весь его вид, стихи-крылья, распахнутые над процессией коронации, - лучшее поздравление, как ему представлялось.

Из корзины он брал душистые цветы и бросал вниз , а из котомки, закрепленной у него на шее, щедрой рукой осыпал стихами процессию, впереди которой шествовала принцесса. Пятьдесят пажей чинно несли за нею длинный шлейф, расшитый золотыми нитями и драгоценными камнями. На шлейфе был изображен ее древний герб. Именно шлейф и стал осыпать цветами и стихами парящий в небе поэт.

Казалось бы, и дальше все должно было бы продолжаться, как в его прекрасном сне.... Принцесса должна была поднять голову и прочитать его стихи, посвященные ей и только ей, восхититься... и ....

И она подняла голову. Но даже не пожелав прочитать ни строчки, ужаснулась. Дико завопила и заметалась по площади. И ее, и придворную свиту испугало появление самозванца, бросающего бог весть что на головы собравшихся, нарушая прекрасный дворцовый этикет праздника.

Подоспевшая стража натянула луки, и стая проворных стрел взметнулась вверх прямо в поэта, а с их точки зрения - смутьяна. Хорошо, что большущая корзина, полная цветов, и котомка, плотно набитая неизрасходованными стихами, закрыли его, приняв на себя удары стрел. Он стал отчаянно дергать канаты. Слезы обиды и досады застилали его глаза. Горько сетуя на судьбу, в сущности не разбирая направления, он летел и летел, спасаясь бегством.

В разлуке с мечтою он не заметил, как долго был в полете. Но вдруг увидел, что находится совершенно в незнакомых местах. Кругом желтые пески, как бескрайнее песчаное море. Где-то вдали белели минареты, а еще дальше - горы. Увидев движущуюся через пески точку, подлетел поближе. Как же он был рад, рассмотрев, что это женщина. Она шла через пески, ведя под уздцы верблюда. За ее подол цеплялось пять шаловливых черноглазых детишек.

Увидев летящего со страшным скрипом крыльев человека, с нелепой корзиной в руках, женщина в ужасе закричала: "Шайтан! Шайтан!", прижимая к себе детишек. В довершении всего верблюд шарахался и плевался в его сторону.

Поэт, желая успокоить их, быстро приземлился, отвязал крылья и, подбежав к ним, галантным жестом протянул корзину. Конечно, цветы, оставшиеся в ней, увяли, но невероятно обрадовали незнакомку. Еще бы - лучшего корма уставшему в пути верблюду не придумать и здесь в пустыне не найти.

Опустившаяся ночная темнота принесла прохладу. Вместе с детишками разобрал поэт-мечтатель свою летательную конструкцию и разжег из нее хороший костер. Пощелкивая искорками, взлетая к звездам, сгорели и его стихи. Взгрустнув еще раз, помянув Судьбу-Злодейку, он стал расспрашивать женщину о том, куда и зачем она шла, и где же, наконец, он оказался. Она закурила трубку. И то жестами, то рисуя на песке, сумела объяснить, что она вдова, и вот уже седьмой день идет с детишками на праздник совершеннолетия дочери султана, что праздник начнется этим утром. Как только рассвело, она разбудила спящих в шатре детишек. Поэт помог ей сложить шатер, помог погрузить его на верблюда и усадить туда же младших. Сам подпоясался канатом, со смехом вспомнив старую пословицу, что нищему собраться - только подпоясаться, и все двинулись в путь.

Приближаясь к дворцу, они услышали праздничную восточную музыку. Она так и звала в пляс. Праздник был в разгаре. Дочь султана только что вынесли в украшенном цветами палантине. Народ ликовал, приветствуя прекраснейшую из прекраснейших. Одно печалило поэта. Увидеть красоту дочери султана, сокрытую в палантине под чадрой и множеством драгоценных, переливающихся всеми цветами радуги тканями, совершенно невозможно. Несколько разочарованный стоял он у стены. Но вдруг... в тот самый момент, когда сверкающий на солнце, расшитый золотом и драгоценностями палантин с дочерью султана оказался рядом с поэтом, налетел, бог весть откуда, сильный ветер. Этот ветер поднял черные клубы пыли и вскоре превратился в смерч. Рабы разбежались, бросив палантин прямо на землю. Праздник превратился в панику. Все вокруг метались в поисках укрытия. Небо почернело, и стал падать град, с голубиную голову. И вот именно в этом неожиданном кошмаре и посчастливилось поэту увидеть дочь султана. Она легкой газелью выпрыгнула из брошенного палантина, занавески которого ураганом разметало в разные стороны. Да что занавески - крышу сорвало со дворца. Находиться на площади было опасно. Дождь и град хлестали все вокруг. Людей вдруг поднимали в воздух шквальные порывы ветра. Поэт размотал канат, что остался от прошлого полета, а концы его закрепил за крюк, вбитый в стену дворца для привязи животных. Загнал за канат и женщину с детишками, и ее верблюда, и дочь султана, а себя примотал канатом посередине. Потом, схватив прекрасную дочь султана на руки, он поставил ее среди детей, рядом со своей спутницей. Укрыл всю компанию шатром и таким образом, насколько мог, уберег их от урагана. А ураган побушевал еще какое-то время и угомонился. Люди вокруг приходили в себя, подсчитывая удары и ушибы. От праздника, который царил здесь всего час тому назад, не осталось и следа. Кругом стоны и разорение.

Убедившись, что опасность миновала, он отвязал канат и сдернул шатер. Все вздохнули с облегчением.

Дочь султана была чуть жива от ужаса. Поэт едва успел налюбоваться, сраженный ее красотой, как подбежали слуги.

Они усадили ее в другой, не менее украшенный, палантин и унесли во дворец.

Он смотрел ей вслед, и в душе поэта уже слагались строки новых стихов - стихов, полных любви. Его окликала спутница, кричали и тормошили пятеро ее кучерявых детишек, но он, улетевший далеко в своих грезах, ничего не слышал.

Казалось, сама Удача обратила к ним ко всем свое полное милости лицо. Потому что и он, и его спутница вместе с детьми приглашены были султаном во дворец. Сам султан хотел поблагодарить спасителей его дочери.

Во дворце их ждал поистине царский прием. Поэт читал стихи прекраснейшей из прекрасных.

Его спутницу взяли в прислуги во дворец. Он был очень рад такому неожиданному стечению обстоятельств, что всем нашлось место и что эта добрая женщина, и ее дети как-то устроены в этой нелегкой жизни. Даже ее верблюда было решено до поры до времени держать в султанской конюшне.

А он - поэт был произведен в придворные поэты.

Но по традициям восточного дворца, дочь султана вела уединенный образ жизни на своей половине женской.

Поэт метался. Как? Как открыть свое сердце прекрасной. Ведь столько поэм и гимнов, воспевающих ее красоту, жило в его сердце с того дня, как увидел ее.

И вот, что пришло ему в голову. Как-то раз перебирая свои рукописи, он придумал, т.е. почти изобрел, удивительный, отчасти летательный, отчасти стрелятельный аппарат. Из шатра приятельницы он сделал воздушный шар. Прикрепил к нему корзину. В корзине воздушного шара установил устройство для метания особо крупных ядер. А ядро это он наполнил множеством стихов, написанных на разноцветных бумажках, пропитанных изысканными восточными ароматами и лепестками свежих роз.

На рассвете поэт поднялся до уровня окон той, что заполнила собой, сама того не ведая, мир его поэзии и выстрелил так ловко над ее балконом, что весь он оказался усеянным, словно лепестками роз, стихами - Его стихами.

Но опять неудача!

Вместо желаемого впечатления - только переполох. Вопли о покушении на жизнь дочери султана, и прочее, и прочее.

И вновь он горько сетует на Судьбу-Злодейку, искренно сожалея не только о невозможности объясниться с той, что невольно разбила его сердце, но и о том, что оказался лишенным, возможно, по-доброму попрощаться со своей приятельницей, о нежных чувствах которой он, конечно, догадывался. Но... как далека была она от поэтического идеала. Ее натруженные руки. Ее обветренное смуглое лицо. Ее привычка курить трубку, внимательно его слушая, не понимая ни одного слова на его родном языке. Слишком темная кожа от работы на палящем солнце.

Пятеро смуглых, крикливых, но конечно добрых малышей.

Вот если бы она не курила. Кожа ее была бы белее... Нос короче... Образованнее...

Итак, он все летел и летел по воле то одного, то другого ветра, сетуя и сетуя на Судьбу.

А Судьба еще не раз бросала его в разные части света. И всегда и везде он оставался поэтом, а значит пылким влюбленным и неудачником с точки зрения света.

Оказавшись в Африке, сгорал от страсти к юной царевне - дочери Каннибальского вождя. Озаренный ее красотой, в надежде очаровать прелестную дикарку, приручил больше сотни попугаев, научил их говорить, вернее, произносить оды и гимны, сложенные им под впечатлением встречи с царевной Каннибалов.

И вот в один прекрасный, а вернее, злосчастный день.... собрал он всех прирученных им попугаев. А чтобы они не разлетелись, привязал к их лапкам веревочки и крепко держал в своих руках. Более сотни попугаев загалдели разом, выкрикивая имя прелестницы.... Поднялся такой галдежь, что различить в нем слова его поэм было невозможно, как ни старался он выкрикивать их громче.

Все каннибалы пришли в ужас,перешедший вскоре в откровенную ярость. И сам царь каннибалов, и юная царевна, и их соплеменники вместо поэтических восторгов схватили стрелы, колья, дубинки и страшно закричали: "ОВАОУЭХО-ОА!" Что на местном наречии обозначало: "Колдун! Смерть колдуну!!!" Они испугались не только его, но и всех птиц, почитая их заколдованными. Огромная стая попугаев, невольно прихватив с собой и поэта, взмыла в небо, выкрикивая слова из его поэмы.

Это, и только это, спасло его от ярости дикарей.

Он летел над джунглями и опять сетовал на Судьбу... А она гнала и гнала его все дальше и дальше.

Он влюблялся в герцогинь и султанш, цариц и принцесс, в балерин и актрис, в королевен и царевен. И все также не замечал влюбленых в него прачек и угольщиц, кухарок и крестьянок добродушных, заботливых и сердечных.

Где он только не побывал в вечном стремлении приблизиться к идеалу женской красоты. Однажды забросила его судьба в те места, откуда был он родом.

Все та же мельница, где работал он в юности, но теперь заброшенная, стояла у реки. Он подошел к берегу, зачерпнул воды и увидел свое отображение. Оттуда, из глубины вод смотрел на него усталый и седой старик.

И он заплакал. Скупые слезы долго еще катились по впалым, морщинистым его щекам, пока он вдруг не почувствовал, что кто-то трясет за плечо. Он услышал женский, чуть охрипший голос: "Эй, ты что? Кто тебя обидел?". "Судьба", - ответил поэт, утирая подслеповатые, усталые от возраста глаза. "Я?!!!" - возмутилась женщина и даже выронила вязанку хвороста. Теперь он рассмотрел ее. Полная, не высокая, на ногах тяжелые растоптанные ботинки - такие же носила и дочка мельника когда-то. Красные натруженные руки. В зубах трубка, из которой она удивительно ловко выпускала ровные колечки дыма. Точь-в-точь, как его давняя спутница, встреченная много лет назад в пустыне. Веснушки, толстый нос с широкими ноздрями, напоминающий носы соплеменников каннибальской царевны. Жесткие кучерявые волосы. А узкие черные, как угольки, глаза напоминали ему первых красавиц Аляски. Все в ней казалось ему давно знакомым. Казалось, что сквозь добродушные черты ее полного лица он видит лица всех встреченных им женщин - и принцесс, и прачек, и султанш, и кухарок. И чем дольше он глядел на нее, тем все теплее и спокойнее становилось у него на душе.

Она что-то рассказывала о себе. А он вслушался.

" Нас было пять сестер у родителей", - говорила она, покуривая. Старшая - Вера. Помладше - Надежда, еще моложе - Любовь, самая красивая из нас. Потом Софья - мудрость значит. А меня, самую младшую, совсем чудно назвали.... Сама не знаю почему..."

Но не успела она закончить, как поэт буквально вскричал: "Я догадался! Я все понял. Ты - Судьба. Иначе и быть не могло. Ты моя Судьба!!! Это к тебе я стремился всю жизнь!"

"А ты откуда знаешь, что меня зовут Судьба?" - удивилась она.

С тех пор живут они, как два голубка, ладно и счастливо в сторожке лесника, вдовой которого она была уже много лет. Пятеро ее детей: кто женился, кто замуж вышел - разъехались кто куда.

Вечерком у камина она любит слушать его воспоминания о приключениях в далеких краях.

Она от души хохочет и искренно изумляется, считая его истории выдумкой веселой и озорной. Восхищается при этом тем, как здорово он умеет придумывать небылицы.

Каково же было его изумление, когда, стирая или разжигая очаг, хлопоча по дому, Судьба напевала песенки с незатейливым мотивчиком, словами которых были сочиненные когда-то им стихи, поэмы, посвященные красавицам ушедших времен. Да, давненько не был он в родных краях.

Нет, не зря рассыпал он вместе с цветами свои стихи над площадью города и здесь, и в далеких странах.

И теперь они, превратившиеся в песенки, звучат на дружеских пирушках, на крестьянских праздниках. А иной раз в замках и дворцах.

И теперь он живет, поживает в радости и согласии со своей Судьбой.